Аукционный дом Phillips открыл новое пространство в Гонконге, до 13 апреля там работает выставка Hong Kong. Spotlight. Now. Заместитель главы Phillips рассказала об успешных аукционах, больших цифрах и о том, почему искусство должно быть популярным
Phillips — один из самых динамичных аукционных домов. Как вам удается все время придумывать что-то новое?
Мы развиваемся невероятными темпами. Расширяем аукционную палитру, состав сотрудников. У нас очень сильная команда и в Лондоне, и в Нью-Йорке, и в Гонконге. Это касается не только департамента современного искусства. Например, у нас самый успешный в аукционном мире отдел часов. В ноябре прошлого года на аукционе в Гонконге мы продали часы Rolex Paul Newman Daytona, которые принадлежали актеру и гонщику Полу Ньюману. Это были невероятные торги: часы были оценены в $1 млн, а ушли за $17,8 млн и стали самыми дорогими в мире наручными часами.
И еще рисунок Пикассо на ноябрьских торгах в Нью-Йорке подорожал чуть ли не в десять раз. Все это не случайность?
Да, все это результат планомерной работы. В частности, мы стали включать модернизм в состав наших аукционов современного искусства. Периодически у нас бывают редкие лоты, которые нельзя найти даже на Christie’s и Sotheby’s, несмотря на то что они занимаются этим периодом десятилетиями. Например, за эту работу Пикассо, «Портрет спящей женщины», которая была оценена в $1–1,5 млн, а продана за $9,3 млн, боролись 14 участников. Это не два настроенных на победу клиента, этот рисунок зацепил многих профессионалов, а также частных коллекционеров, торг шел стремительно. А в марте «Спящая обнаженная» Пикассо при эстимейте в £12–18 млн ушла за £41,8 млн. У нас есть несколько очень редких работ и для грядущих аукционов в мае и июне.
Теперь стало меньше коллекционеров, занимающихся только одной темой?
Мне кажется очень удачным сочетание работ начала ХХ века с современными. Смешение времен и стилей стало отличительной чертой аукционного дома Phillips в последнее время. Например, аукционы в Гонконге представляют собой микс из произведений современного искусства, дизайна, ювелирных украшений, тиражных серий и часов.
Коллекционеры одного направления по-прежнему есть. А тем покупателям, которым еще не очень понятен мир аукционов, гораздо проще взять один каталог, чем изучать несколько разных аукционных книг. Российское современное искусство я также предпочитаю ставить в общий международный аукцион, нежели делать отдельные русские торги: международный контекст, на мой взгляд, всегда способствует популяризации регионального искусства. Приведу пример. Средний американский коллекционер из Техаса или Детройта вряд ли будет специально заказывать каталог по русскому современному искусству, но если ему в руки попадется наш сезонный каталог contemporary art и там будут русские художники, то велик шанс, что их работы его заинтересуют. В частности, в прошлом году, когда мы совместно с московским Институтом проблем современного искусства (ИПСИ) представляли работы его выпускников и студентов на международном аукционе New Now, половина лотов из десяти ушла в руки коллекционеров, которые никогда прежде русское искусство не собирали. В Германию, Испанию, Швейцарию и в Америку. Это, наверное, самый быстрый способ расширять сферу интересов наших клиентов.
Также большой тренд — микс разных эпох. Например, на ярмарке Frieze Masters в Лондоне уже многие галереи, а не только пионер подобного фьюжена Аксель Вервордт, делают стенды, где смешиваются времена и стили. Так, общий стенд был у Фабрицио Моретти (Moretti Gallery, флорентийская галерея, которая занимается старыми мастерами. — TANR) и галереи Hauser & Wirth (специализируется на современном искусстве. — TANR). Люди, которые шли к Фабрицио, вдруг видели современное искусство, и это начинало их цеплять, а те, кто собирает contemporary art, обращали внимание на старых мастеров.
В чем заключается кураторский подход к аукционам, который вы практикуете?
Мы стали гораздо селективнее подходить к выбору аукционных работ. Мы ставим на те работы, которые интересны нашим коллекционерам больше всего. Сейчас мы занимаемся не экстенсивным, а интенсивным развитием палитры наших лотов. У нас практически ничего не остается непроданным, в прошлом году даже был «аукцион белых перчаток» (когда все лоты распроданы). Это был типичный сезонный аукцион — и вдруг вот такой успех.
А сможете вы продать видеоарт или инсталляцию? Это вообще можно продать на аукционе?
Конечно, можно. У нас же была знаменитая «Моя кровать» Трейси Эмин. На первичном рынке все это продается очень хорошо. Почему видеоарта или инсталляций мало на аукционах? Причина в том, что никто не хочет их перепродавать. Очень часто инсталляции попадают в фонды и частные коллекции, которые открыты для публики и играют большую культурную роль, и коллекционер совсем не заинтересован в перепродаже этих вещей. Сейчас коллекционеров, которые собирают видеоарт, огромное количество. Представьте себе выставочную программу Lisson Gallery, которая уже лет 40 занимается перформансом, инсталляцией и видеоартом (среди художников галереи — Марина Абрамович). Кому-то ведь это они продают? Хотя, конечно, хороший видеоарт часто является затратным видом искусства. Директор Lisson Gallery Николас Логсдейл показывал мне фильмы, которые в 1990-е годы он производил по миллиону долларов за продакшен. И десять копий. То есть, чтобы окупить этот фильм, каждая копия должна стоить $100 тыс. Люди, которые собирают инсталляции и любят видеоарт, особенные, они редко расстаются с работами из своих коллекций. А если делают это — отдают в особенные руки. Так что, если что-то и перепродается, то это произойдет скорее как частная сделка, нежели аукционная продажа.
На протяжении своей карьеры вы были куратором, были руководителем ЦУМ Art Foundation с обширной выставочной программой. Сейчас не скучно вам?
Я продолжаю свою кураторско-продюсерскую деятельность. В частности, я помогала с организацией выставки Ансельма Кифера в Эрмитаже. Сейчас помогаю Эрмитажу делать выставку Марка Куинна (намечена на октябрь), где работы художника будут представлены в контексте музейной коллекции. Также я работала с Ольгой Свибловой, помогала устраивать в Мультимедиа Арт Музее выставки коллекции Дэмиена Херста и того же Марка Куинна.
Phillips — рекордсмен по продажам российского современного искусства, но в целом его продвижение на рынке идет вяло.
Успех любого регионального искусства на международном рынке очень сильно зависит от соотечественников, поэтому без помощи российских коллекционеров российскому искусству будет очень тяжело. Могу сказать, что за границей есть огромный пласт людей среднего класса, которые покупают работы за $5–10 тыс. в рассрочку. Это определенная культура — собирать предметы искусства регулярно и страстно. В России, к сожалению, такая практика находится в зачаточном состоянии, хотя я верю, что в конце концов коллекционирование предметов искусства станет частью жизни каждого интеллигентного человека в нашей стране.
Вы сами собираете современное искусство?
Я помню, в какой-то момент я потратила целую зарплату на произведение моего ровесника, Хенри Хадсона, довольно популярного художника. Я думала: «Боже мой, что со мной происходит? Моей маме это не понравится». Но я испытала такое удовольствие, словно сделала что-то важное, и ни разу об этом не пожалела. С тех пор такое со мной случалось много раз. У меня уже места не хватает, я начинаю давать картины друзьям, мой офис тоже заполнен произведениями искусства, которые не помещаются в доме. Я очень люблю собирать искусство, но не могу назвать себя коллекционером. Коллекция моя очень разношерстная, она, скорее, основана на каких-то внутренних эмоциональных связях с каждым произведением. Она просто делает меня счастливой. У меня много фотографий: есть современные, а есть классика, например Уильям Эгглстоун. Литографии Люсьена Фрейда. Билл (Уильям) Кляйн. Из русских, конечно, Женя Антуфьев, я его верная поклонница.
Сейчас очень популярны онлайн-продажи. Ваша политика какая тут?
За этим — будущее. Очень многие аукционы не имеет смысла проводить офлайн, особенно это касается молодого или совсем недорогого искусства. Это очень удобно для многих участников арт-рынка, и здесь нет никакой проблемы. Я надеюсь, что в скором времени искусство все-таки станет такой же частью поп-культуры, как музыка. Меня поразило когда-то количество просмотров фрагмента из перформанса Марины Абрамович «В присутствии художника», проходившего в нью-йоркском МоМА, где она касается руки своего бывшего возлюбленного. 15 млн! Я не верю, что эти 15 млн просмотров сделали арт-профессионалы или люди, которые ежедневно интересуются искусством. Искусство вскрывает такие духовные глубины, которые подчас религия вскрыть не может. Я усматриваю здесь тенденцию к тому, что искусство становится все более и более популярным в массах, поэтому онлайн-аукционы тоже начнут удовлетворять спрос на недорогие работы, доступные многим людям.
Есть мнение, что искусство должно оставаться элитарным, иначе оно выродится.
Есть очень много концептуального искусства, требующего объяснений, размышлений, определенной тонкости чувств, насмотренности, знания истории. Нельзя все сводить к одному. Настоящее, подлинное искусство может раскрываться на многих уровнях, для всех по-разному. Конечно, кроме подлинного искусства есть и мишура. Это очень интересная игра — вычислять, всматриваться, что является подлинным, что нет, что будет резонировать с мировой историей искусства, а что нет.
Источник: theartnewspaper.ru