Надежда Гутова: «Современный человек не может позволить себе внести в дом ни одну лишнюю книжку…»

Основатель и «художественный руководитель» издательства Grundrisse рассказывает o том, как и почему оно появилось, какие этапы прошло, какие задачи перед собой ставило и продолжает ставить

Сначала внимание привлекают книги, их подбор и оформление, будто бы сублимирующее штучность — когда не просто каждое наименование, вышедшее под маркой издательства со странным названием Grundrisse, отличается от всех предыдущих, но даже каждый отдельный экземпляр любого издания Grundrisse отличается от себе подобных. Есть во всех этих книгах какой-то искус рукописности.

Когда находишь сайт издательства, начинает казаться, что это чей-то арт-проект. Помимо списка книг (начиная с 2008-го каждый год выходит не более шести тщательно отобранных наименований), здесь, правда, есть объяснение названия издательства («слово „grundrisse“ в переводе с немецкого означает черновой набросок, план. Название издательства отсылает к работе Маркса „Экономические рукописи 1857–1861 годов“ (первоначальный вариант „Капитала“)») и его логотипа, извлеченного из рукописей того же Маркса. Но не более.

Все это напоминает изящную игру, сочетающую издание книг с просветительскими амбициями. Надежда Гутова, основатель издательства, его руководитель и основная «тяговая сила», рассказывает TANR o том, как и почему Grundrisse появилось, какие этапы прошло и какие задачи перед собой ставило и продолжает ставить.

Как вам пришла в голову идея издательства?

Оговорюсь сразу, речь идет о маленьком издательстве с очень кустарным подходом к созданию книги, то есть мне нравится весь процесс: от идеи и погружения в редактуру до макета и подбора картинок.

До издателя я довольно долго преподавала математику (около 15 лет) и какое-то время (пару лет?) была директором книжного магазина «Гилея», то есть я не филолог, не искусствовед, не…

Издательство зарегистрировала в 2008 году. Моим мужем в ту пору был художник Дмитрий Гутов, и он очень хотел, чтобы я занялась чем-то серьезным, например издала его переписку с Анатолием Осмоловским (выпустила в 2012-м, через четыре года после регистрации издательства — Гутов Д., Осмоловский А. «Три спора») или начала публиковать архив Михаила Александровича Лифшица, его любимого философа (в издательстве вышло шесть книг Лифшица, последняя совсем недавно — лекции 1940 года по теории искусства в ИФЛИ, это издание частично финансировал «Гараж»). Но я и не помышляла ни о каком издательстве: книга — это книга! И вообще я привыкла, что все требует долгих освоений и специальных знаний.

В ноябре 2007 года у меня умерла мама. Мамин уход меня парализовал, никак не могла выбраться. Из «Гилеи» ушла как раз в тот момент. Решила написать текст, чтоб справиться с ситуацией. Написала.

Именно тот текст меня и подвигнул к регистрации издательства. И это была первая книжка издательства. Я выпустила ее под псевдонимом, с большим слоем всяких защитно-провокационных маневров, один из них — само название «Я тебе обещала?». Думаю, что начать проходить, «что такое издать книгу», со своей книги, которой ты ни перед кем не отвечаешь, очень правильно: у тебя редкая честная свобода, ты ничего не боишься (даже страх засорить пространство пока отсутствует), но приобретаешь большой опыт.

И как этот процесс, к которому вас тянуло, оказался изнутри? Магия оправдалась?

Процесс оказался завораживающим. Текст, который должен перекочевать с экрана на бумагу, порабощает. И пейзаж вокруг меняется. Где-то вдали угадывается металлический мост, а в голове вспыхивает лампочка: мост в Тринкетайле, ты видишь точно тот же мост в Арле (его рисовали Винсент Ван Гог и Давид Бурлюк — это из последней книги издательства).

А магия… Нет, пока клубится, так как больше понимания задачи, меньше зазор между задуманным и результатом. Вдохновляет же, когда что-то вышло! И есть тексты — это главное. Но вся эта магия возможна при хорошем соотношении творчества и технической работы. Стараюсь, чтобы оно было правильным.

Какая из изданных книг вам особенно дорога?

«По сумме баллов» однозначно «Люди Германии». Это сборник писем известных и неизвестных людей, которые Вальтер Беньямин, страстный библиофил и коллекционер, строго отобрал за период в 100 очень насыщенных лет (1783−1883), когда мир решил моментально меняться: появилась фотография, быстрая почта, железные дороги. Не только отобрал, но и прокомментировал.

Вы попадаете в воронку чтения этих старых редких писем с импульсом, заданным Беньямином. Сборник предваряет эпиграф, который успел перевести еще Борис Дубин: «О чести без славы, / О величии без блеска, / О благородстве без награды». За этими разными письмами (от девичьих до писем исполинов духа) чувствуется трагизм 1930-х, когда Беньямин бежал от нацистов и готовил их к публикации (сборник вышел в Швейцарии в 1936 году, но его не заметили, не до того было). Для меня эта книга как «Одиссея»: можно читать ее всю жизнь. Жанр писем позволяет прерывать чтение — хоть по письму, хоть по абзацу. Нас давно пугают книги, которые не удерживаются в одной руке.

За «артистизм» я очень люблю совсем недавнюю книжку Альфреда Зон-Ретеля «Идеальные поломки». Характер и совсем небольшой объем текста (великолепный перевод Александра Ярина) позволил ее почти «выточить». Это редко бывает: обязательно чем-то жертвуешь.

Книги вашего издательства прекрасно оформлены. Как вы придумали свой стиль и о чем он должен говорить читателю? Какой месседж вы вкладываете в оформление?

Придумала исходя из двух линий, внутренне пережитых мною. Их можно представить двумя историями. Первую историю вычитала случайно сто лет назад. Известный кутюрье (кто — не помню, около 1970-х?) попивает в зной на веранде кафе вино и любуется женщиной за соседним столиком. И тут она подносит руки с салфеткой к своим губам, и — о ужас! — он замечает, что лак на ее ногтях и цвет помады — разных цветовых гамм. Его разочарованию не было предела.

А вторую историю услышала не так давно на YouTube, на встрече Ирины Антоновой со студентами. Ирина Александровна рассказывала, как в военной Москве группа студентов приходила на семинар домой к Випперу (дома было теплее, чем в университете). Слайдов не было, часто не было и совсем слепых черно-белых картинок. Но Виппер говорил: «Это хороший художник», — и они знали на всю жизнь, что это очень хороший художник (передаю суть).

Современный человек не может позволить себе внести в дом ни одну лишнюю книжку: он слишком мобилен, он уже понял, что его дети будут жить другим и в другом месте, а Google всегда в руке и жесткий диск — в кармане. Поэтому шершавые страницы текста, который хочется прочитать не единожды, должны все это учитывать. Мне кажется, что стиль издательства рождался из необходимости понимания вот этого круга проблем. И из уважения к читателю. Мы не можем тыкать и агрессивно призывать своей обложкой, не можем заслонять текст ни шведским, ни каким-то еще дизайном. Можем только постараться сделать этот текст яснее.

Сегодня разного цвета лак и на одной руке никого не смутит (скорее, оторопеваешь от скрупулезного согласования цветов). Представления о прекрасном меняются быстрее, чем мы думаем. Но мы смотрим на издания Academia и листаем «107 замечательных обложек» Кричевского. И мы должны как-то балансировать между теми образцами, в которые однозначно верим, и тем, что мы живем сейчас, как-то переплести эти две истории, понимаете?

Кажется, понимаю. Кто занимается разработкой дизайна книг? Какая у издательства команда?

Дмитрий, у меня же по-настоящему кустарное издательство. В этом есть свои плюсы и минусы. Берусь только за тексты, в важность которых верю. Занимаюсь организацией текста — от принципов разноса примечаний и продумывания необходимого справочного аппарата до макета, иллюстративного ряда и подбора бумаг. Владею программами, которые мне позволяют быстро прикинуть, как что ляжет. Мне не надо каждый раз перебрасывать файл или становиться за спиной верстальщика, чтоб увидеть разворот или его руками совершить минимальный сдвиг картинки, уменьшить кегль колонтитулов. Здесь у меня полная техническая свобода, что важно. Верстальщик получает готовый макет и раскладку картинок на разворотах с нужными размерами. Работаю давно с одним верстальщиком, с которым мы понимаем друг друга, знаю, что меня подстрахуют, если где-то ошиблась. После смены многих корректоров нашла очень хорошего. Чрезвычайно радуюсь этому факту.

А дальше — под книгу. Если это переводная книга, то абсолютно все в руках переводчика. (У меня были случаи отказа от идеи издания, когда не смогла найти переводчика или ошиблась.) И счастье, когда у книги есть редактор — человек, досконально знающий конкретную тему; иногда приходится брать эту роль на себя, что совсем, осознаю, неправильно. Такая кухня.

Кухня уютная, московская.

Не совсем московская. В Москве бываю все меньше и меньше. К счастью, сейчас вы можете одновременно смотреть с разными людьми в один файл из далеких точек планеты, начать делать книгу в одной стране, а в типографию послать из другой. Я даже любимый бумажный веер держу в разных местах. Иное время.

Почему в выходных данных и на сайте издательства нет ни одной фамилии, даже вашей? Для чего нужна эта таинственность?

Вы держали книги в руках? Обязательно упомянут каждый, кто хоть как-то помог изданию. На книгах издательства имя переводчика часто помещено не только на титуле, но и на обложке: неизвестно, кого мы больше читаем. Свое имя я ставлю в тех случаях, когда проделала больше обычной работу с текстом (как общего редактора или автора примечаний, где кто-то должен взять на себя ответственность). Но в общем любому человеку из книжного мира ясно, что в небольшом хозяйстве издатель не может не принимать участия во всех этапах, за вычетом совсем технических. А не книжный так и вообще не обращает внимание на издательство и верит, что Word все поправит.

Еще не было случая, чтобы человек, узнав, что я издатель, не уточнил: «А что ты делаешь?» (Речь идет о читающих людях!) Дальше диалог развивается так. «У тебя своя типография?» — «Нет». — «Ты сама сочиняешь тексты?» — «Нет». — «Ты их переводишь?» — «Нет». — «Но, раз у тебя есть даже корректор и верстальщик, что тебе остается?» И когда я пытаюсь объяснить, что делаю, то понимаю, что как-то особо ничего и не делаю: пара e-mail’ов по поводу прав, а там и до типографии рукой подать.

Но никакой таинственности! Я иногда вижу книги, где написано, что издатель, автор идеи, редактор, переводчик, автор логотипа — все под одной фамилией. Но издатель и так отвечает за каждую свою книгу — это очевидно.

А сайт издательства — он не про тех, кто делает книги (это очень интересно, но факультативная вещь в моем случае), он про сами книги. Он адекватно их представляет, там выложены обложки, подробное содержание, отдельные главы, иллюстрации.

Если сайт про книги, то почему в директории, посвященной вашим планам, размещена только одна фраза: «Издавать хорошо книги, которые самим хочется читать»?

Справедливый вопрос, Дмитрий. Да, действительно, на сайте исключительно про книги, уже появившиеся.

Редакционный портфель распахивается ведь по двум причинам: когда хотят оповестить, что этот текст уже кем-то присвоен, и с целью формирования читательского интереса. И это правильно. Но Grundrisse готовит в подавляющем большинстве тексты страшно трудоемкие, с конкретной историей, не предполагающие большого тиража, то есть можно пренебречь первой составляющей.

Да, книги должны читаться, и хочется о них рассказывать много заранее. Но я очень боюсь. «Не обещайте деве юной любови вечной на земле!» Вы просыпаетесь и узнаете, что типография закрылась, а вы так долго к ней привыкали, знаете всех в цеху. А тут и любимую бумагу перестали привозить, так как спрос на нее из-за дороговизны нулевой. Я сейчас мыслю отрезками в три месяца. Могу строить планы пятилетками, но заранее говорить только о полусостоявшихся событиях. Обычно на сайте появляется книга, когда она идет в типографию. Магия ведь клубится над реальной почвой!

Сейчас могу сказать, что днями сдам в типографию книгу Эрдмута Вицислы, руководителя архивов Брехта и Беньямина в Академии художеств в Берлине. Книга называется «Беньямин и Брехт — история дружбы». Фундаментальное исследование по всем канонам: опытный архивист привлек весь доступный корпус текстов, опросил еще живых свидетелей.

Три года назад мы выпустили книгу Гершома Шолема «Вальтер Беньямин — история одной дружбы». Вицисла рассказывает нам историю иной дружбы, дружбы, которая мало кому была понятна, менее всего Шолему. Но эта книга — далеко не набор правильно выстроенных документов или попытка оценить, какая из дружб была лучше. Это и о провальных проектах, которые тем не менее могут оказаться самыми плодотворными в нашей жизни, и об одиночестве в изгнании, да и не только в изгнании, и, конечно, в первую очередь о трагизме эпохи — о фоне событий книги. В ней приводятся споры о Сталине, о Троцком, обсуждаются слухи о гибели Сергея Третьякова, Каролы Неер (одной из любимых актрис Брехта, умерла в 1942-м от тифа в нашей стране, куда приехала с мужем за светлым будущим, в пересыльной тюрьме). Подробнее об этой книге скоро будет рассказано на сайте. Сергей Ромашко уже написал вступительную статью.

И очень хочется поблагодарить Гете-институт за их программу поддержки переводов. Без их помощи не выпустила бы несколько хороших книг. Книга Эрдмута Вицислы среди них.

Чем вызван ваш постоянный интерес к Беньямину?

Не могу сказать, что на меня особо давит просветительская миссия вне конкретного текста. Я довольно поздно открыла «Московский дневник» Беньямина (еще первое издание Ad Marginem, это был, наверное, 2003 год). В тот момент в Москву приехал муж моей дочери — голландец в холщовых штанах молочного цвета и в кедах. Зима, суровая зима — и ужас в его глазах от широких улиц (он все время спрашивал: «Это площадь?»), дикого мороза, совсем непонятных нравов. А я читаю «Московский дневник» Беньямина. Вы представляете, как в тебя вонзается этот текст?

А потом я увидела книгу Шолема о дружбе с Беньямином на английском. У меня сразу возникло огромное желание издать этот текст на русском. Именно этот. Что может быть увлекательнее, чем наблюдение — конечно, субъективное, но и это здорово, так как Шолем и сам «герой», — одного яркого человека за другим на фоне всех бед ХХ века? Два таких человека провели вместе юность, переписывались до самого конца короткой жизни Беньямина. Разве это не редкое везение для тех, кто хочет разобраться в происходившем?

А у Шолема я вычитала о сборнике «Люди Германии» (письма — это моя страсть, а тут такие!), позвонила Александру Иванову, издателю Ad Marginem, узнать, не готовит ли он эту антологию. Он ответил, что не собирается ею заниматься. Повезло!

На волне работы над Шолемом и «Людьми Германии» вышли еще две маленькие книжечки: интеллектуальная биография Беньямина, написанная Ханной Арендт, и «Центральный парк» Беньямина. Они появились благодаря знакомству с Борисом Дубиным (он переводил Арендт). Я ему написала с каким-то предложением, не очень надеясь на реакцию, так как представляла его загруженность. А он откликнулся. И это было так замечательно!

Одна из моих идей состоит в том, что далеко не все тексты терпят соседство — блекнут. Текст о Беньямине Ханны Арендт выходил до Grundrisse дважды, но ни разу отдельно. Было рискованно, но тираж ушел моментально. И тогда же Дубин меня познакомил с Александром Яриным, который для журнала «Иностранная литература» переводил фрагменты «Центрального парка». Александр Ярин много сделал для издательства, я верю его видению текста. Кстати, в то же время, параллельно с нашим «Центральным парком», вышел «Центральный парк» в переводе другого переводчика, Сергея Ромашко, в Ad Marginem. И это нормально для такого текста. Вот завидный материал для специалистов. Ни одного — насколько я знаю — обсуждения!

Какие у вас тиражи?

В вилке от 300 до 1000.

Как повлиял на работу издательства Дмитрий Гутов? Или не повлиял?

Еще как повлиял! Мы ходили в один детский сад и даже вместе учились в старших классах, а в восемнадцать поженились и прожили положенные тридцать лет и три года. Понятно, что каждый знает про другого все, а что не знает — легко реконструирует. Если не вдаваться в детали, то можно коротко сказать, что автором идей всех книг по 2012 год был Дима.

Конечно, он не копался в коробках архивов, не отслеживал ни один процесс, но «курировал» узловые моменты. Помню, как Юра Альберт сказал: «Издательство одного автора» (первые три года издательство выпускало исключительно Михаила Лифшица). И это было так. Почти так. (Надо сказать, что при такой модели издательство не может распространять книги, так как трудно с одним автором тыкаться к оптовикам, а ведь книги хочется видеть в магазинах. То есть эта модель обречена как минимум на несамостоятельность.) Еще мы сделали в ту пору книгу, посвященную деду Димы, Натану Гутову, человеку удивительной судьбы. Очень важная для издательства книга.

С 2013 года Дима совсем не в курсе моих книжных планов, разве что кроме самой ближайшей книги, но собирает все книжки Grundrisse. Всегда звонит, едва я успеваю получить тираж: «Все получилось? Довольна?» То есть можно сказать, что издательства бы не было, если бы не Дима, а можно сказать, что не было бы ни одной книги, кроме Лифшица, если бы Дима полностью не отошел от издательства. Вот такой «Гегель»!

Но если приглядеться, то, конечно, можно увидеть именно в книге «Я родился в 1898 году» и Шолема, и Зон-Ретеля, и последних Бурлюков.

Источник: theartnewspaper.ru