Кейичи Танаами: «Искусство — это песочница»

Культовый японский художник и иллюстратор рассказал о работе в Playboy, общении с неодадаистами и недостатках образовательной системы

Один из наиболее ярких представителей японского поп-арта и психоделического искусства, почти 30 лет занимавший должность арт-директора японского Playboy, мультипликатор и автор лучших обложек к альбомам музыкальных групп Monkees и Jefferson Airplane Кейичи Танаами впервые приехал в Россию. Его выставка «Страна зеркал» до 18 ноября проходит в Галерее Гари Татинцяна. С 1991 года 80-летний любитель крайностей в искусстве — от отталкивающей вульгарности до супернаивных мультяшных образов — взращивает новые поколения японских художников в Киотском университете искусств. Он рассказал TANR о прелести ранней диснеевской мультипликации, о том, что азиатские художники иначе чувствуют мир, и объяснил, почему воображение важнее зубрежки.

Почему ваша выставка называется именно «Страна зеркал», что вы хотели этим сказать?

Для меня зеркало — это собирательный образ окружающего нас мира. Дело в том, что мы как совокупность веществ и эмоций вовсе не однородны. Все составляющие нас элементы могут соединиться друг с другом лишь в одном случае: когда мы смотрим в зеркало. Только тогда мы видим себя со стороны, хотя при этом как бы лишаемся плотности, сущности. Этот необычный образ так увлек меня, что я решил обыграть его в названии выставки.

Если произведения на выставке — ваше зеркало, то вы, несомненно, очень сложный человек, что доказывает большой разброс тем, к которым вы обращались в своем творчестве: от антивоенной тематики в 1940–1950-е до эротических образов в 1970–1980-е. Повлияла ли на это работа в журнале Playboy?

Я уже почти десять лет не сотрудничаю с Playboy. До того, как стать арт-директором журнала, я долгое время занимался почти исключительно графикой. История моего творчества более разнообразна, чем те ключевые вещи, которые вы можете найти обо мне в Интернете. Помимо графики, я, кстати, рисовал картины в классическом стиле, работал с приглушенными цветами. Но эти работы не стали популярны. Безусловно, опыт, приобретенный в Playboy, оказал большое влияние на то, какие образы я использую сегодня, в том числе в галерее у Гари Татинцяна. Но нужно понимать: мое творчество — отражение всего моего опыта. Категорично разделять десятилетия я бы все-таки не хотел.

Сложно поверить, что когда-то, как вы упомянули, вы занимались классической живописью в традиционной манере.

Правильнее сказать: я использовал элементы и компоненты такой живописи. Есть такой художник периода Эдо — Ито Дзякутю. Образы из его работ я частично заимствовал для своих картин.

А также творческие идеи Джаспера Джонса и Роберта Раушенберга, как пишут о ваших произведениях 1950-х. Приходилось ли вам работать с кем-то еще из течения неодада?

Сейчас я уже далек от неодадаизма, но я был близок с художниками этой группы, работал с Нам Джун Пайком и продолжаю дружить с японским художником Синохарой Усио, очень популярным в Нью-Йорке. Благодаря этим людям я по-новому посмотрел на свою графику. Сегодня забыто еще одно имя — Аракава Сюсаку. Это архитектор, художник и поэт, создатель знаменитого перевернутого парка Аракавы, где нет ни одной ровной поверхности. Он умер недавно, и я горд тем, что он был одним из моих близких друзей.

Согласны ли вы с тем, что азиатские художники вообще иначе чувствуют мир? И насколько, как вам кажется, влияет на японское искусство индустрия мультипликации?

Влияние на меня мультипликации, анимации, началось еще в детстве, в средней школе. Но, как ни странно, это была не японская мультипликация, а диснеевские монохромные мультфильмы. «Бетти Буп» и «Морячок Попай». Они очень сильно повлияли на мое творчество.

Если говорить о влиянии анимации на арт-индустрию Японии в целом, то надо отметить следующее. Япония — островная страна, и наш менталитет довольно герметичен. Анимация — это «тепличный продукт», и многое не экспортируется за рубеж. Если хотите, это артхаус, который очень отличается от популярных аниме. Давайте разделять «Сейлор Мун» и другую продукцию, созданную для телевизионного вещания, которую нельзя назвать искусством. Все же, мне кажется, анимация сейчас не так сильно влияет на художников; скорее, влияние оказывают фильмы, живопись, творчество коллег.

Вы сказали, что некоторые вещи так и остаются в Японии, как анимация. Но ведь это происходит не из-за сложности их восприятия? И вообще, как вы считаете, искусство должно быть понятным всем или может содержать идеи, понятные только людям со схожим художнику менталитетом? И какой реакции на свое творчество вы ждете от зрителей в Москве?

Хочу рассказать о своем юношеском опыте. Когда японский галерист Тараяри Сюджи открыл свою галерею, я попросил у него разрешения показывать там свои работы, ведь мне это было сделать негде. Он позволил выставлять их в коридоре, но только в свободное время между выставками. Посмотреть на них останавливалось два-три человека. Но я продолжал трудиться из года в год. И поскольку я не останавливался, количество людей, интересующихся моими работами, становилось больше и больше. Я делаю вещи, которые не показывают по телевизору. Они изначально были доступны небольшому числу зрителей. Но почему-то я стал известным, мои работы выставляются в МоMA (Музей современного искусства в Нью-Йорке. — TANR), Тейт, Национальной портретной галерее в США. Это показатель того, что количество даже неподготовленных людей, способных оценить творчество, множится.

Вы почти 25 лет профессор Киотского университета искусств. Чему нужно учить молодых художников?

Искусство — такая вещь, которой нельзя учить как школьному или университетскому предмету. Преподавая в университете, я всегда ставлю перед собой задачу развивать воображение. Именно оно является ключевым для любого человека, который хочет творить и создавать. В искусстве бесполезно давать конкретные указания: они губят любое творчество. Поэтому я в своих образовательных программах учу студентов именно способности придумывать. Воображать то, что они и представить себе не могли.

Еще одна важная вещь: в японских школах образовательный процесс построен по принципу развития у детей не столько воображения, сколько запоминания. Оценка качества их образования основывает на том, сколько информации они запомнили. Это очень большая ошибка! Люди, у которых есть склонность к творчеству и созиданию (но которые при этом обладают не очень хорошей памятью), становятся из-за этого слабыми в социальном плане, оцениваются ниже. Для меня способность запоминать куда менее важна, чем творческие способности.

Так совпало, что на этой неделе в Москве открывается выставка еще одного популярного японского художника, Такаси Мураками. Расскажите, как вы относитесь к его творчеству? И кто у кого учился?

С господином Мураками я не знаком лично. Могу точно сказать, что его творчество не совсем японское. Он делает современное искусство не так, как это свойственно японцам. Думаю, что это одна из причин того, почему он так успешен по сравнению с другими современными японскими художниками. Мое личное мнение о его творчестве: он делает интересные вещи.

Вы пережили войну и американские бомбардировки, при этом в ваших работах всегда очень яркие цвета и веселый колорит. Те картины, которые я успела увидеть в галерее, усыпаны блестками. Скажите несколько слов о вашем взгляде на жизнь. Вы оптимист или пессимист?

Через свое творчество я стараюсь делать все, чтобы окружающий нас мир становился лучше. Мои работы — это мое зеркало. Приходите на выставку и решите для себя сами.

Но, на ваш взгляд, искусство может обладать терапевтическими свойствами?

Да. Я согласен с тем, что искусство — это в том числе способ лечить психологические проблемы. Искусство — это песочница, в которой вы путем проб и ошибок ищете решения и ответы на жизненные проблемы в полной защищенности. Глядя на произведения, созданные в этой песочнице, зрители могут открыть для себя что-то новое и найти ответ на вопрос, который их тревожит.

Галерея Гари Татинцяна
Страна зеркал
С 28 сентября по 18 ноября

Источник: theartnewspaper.ru